— Забудь на время про игры, мальчик, если ты, конечно, способен на этакий подвиг, — отбрил Колченогий. — Думай, ну! Неужто все разжевывать придется?
— Хрен ли тут думать, — с тоской отвечал Димыч, — тут — только варианты перебирать. Если ты о той «личиночной» теории, лучше изложи поподробнее все, как есть. Пока я не вижу, что здесь можно поделать. И что, вообще, нужно делать? Спасать мир от… информационного уничтожения? Тогда тебе лучше знать, как. Я в таких высоких материях не силен.
— «Личиночную»… Как, однако, бывают живучи выдуманные с ходу аллегории! Ладно. Возьмем для наглядности меня. С твоей точки зрения я — нечто человекоподобное, тебе так удобнее меня воспринимать. Только для того, чтобы ты меня воспринимал, мне нужно… так сказать «уцепиться» за какой-либо доступный твоему восприятию носитель. Им может послужить что угодно — свеча, вылепленная из жира удавленника, пентаграмма, начерченная на листе картона, колесо от троллейбуса, бутылка из-под портвейна, осколок этой бутылки — неважно. Уяснил себе этот момент?
Димыч кивнул.
Прежде, чем продолжать, Колченогий ненадолго задумался.
— Сколько возни с тобой; а ведь когда-то этого даже пацанам сопливым объяснять не пришлось бы… Однако двинемся далее. Теперь представь себе существо, являющееся одним из высших существ информационного плана… Последнее выражение, надеюсь, не нужно объяснять? — Димыч покачал головой. — И то хорошо. Существо это живет, в общем, именно так, как тебе описали. На манер этой вашей осы. Только вот, пожалуйста, ко внешнему облику осы его не привязывай, иначе далеко не уйдем. Тут не в облике дело, а в принципе. В образе действия и существования. Как обстоят дела с вашим миром, ты тоже уже знаешь — «норка с запасами пищи для будущего потомства» и тэ дэ… Но здесь, к счастью для нас, у нас имеется одно существенное отличие от ос. У пищи, заготовленой для личинки — то есть, у нас — есть шанс хотя бы попробовать спастись. А может, и сожрать саму личинку, если сумеешь. И сейчас — самое время попробовать это сделать. Другой возможности не будет. Объясняю по порядку: кабы ты, опять-таки, умел воспринимать, что творится на информационном плане, то увидел бы нашу «личинку» как колоссальный информационный сгусток, занятый лишь тем, чтобы расти и, понятно, питаться. Занят он этим настолько, что, кроме пищи, не воспринимает ничего — жрет непрерывно. А чтобы находить пищу, он оснащен мириадами щупалец-хоботков; они означенную пищу безошибочно отыскивают, немедленно по отыскании присасываются и перекачивают все питательное по назначению.
Колченогий снова призадумался, и Димыч тут же воспользовался паузой:
— Все это, конечно, интересно, хотя как-то не слишком хорошо вяжется, но, черт с ним. Чего ты от меня-то хочешь, если, как сам говоришь, я просто не способен воспринимать эту личинку? Я-то тебе зачем?
— Слушай дальше. Воспринимать ее тебе не требуется, довольно того, что я ее вполне… — тут демон неуютно поежился, — воспринимаю. А для тебя все просто: личинка представляет собой вполне конкретного человека. Множество других людей исполняют, сами того не ведая, роль хоботков-щупалец. И один из таких хоботков — это ты.
Предоставив Димычу передышку, чтобы он смог успеть переварить услышанное, демон умолк и принялся расхаживать по комнате. Димыч же вдруг ощутил где-то внутри, в подреберье, бездонную черную пустоту. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Туз Колченогий рассмеялся и признался в том, что пошутил. Еще лучше, если бы все, происшедшее с того момента, когда он познакомился с Петяшей, оказалось просто-напросто долгим дурным сном…
Но ни тому ни другому желанию не суждено было сбыться. Двояким толкованиям и переборам возможных вариантов места более не оставалось. Все сделалось предельно однозначным.
Что и говорить, никогда еще любопытство не приносило Димычу таких потрясающих результатов! Он еще острее почувствовал собственную слабость и ничтожество, точно любитель компьютерных «ролевушек», внезапно оказавшийся наяву там, за стеклом монитора; позади — тупик, впереди — огромная злобная горилла, пуляющаяся огромными огненными шарами, и, что самое страшное, эту гориллу ты за всю сознательную геймерскую жизнь так и не приучился воспринимать всерьез…
— Так-то вот, — со вздохом сказал Колченогий, подходя и кладя руку на Димычево плечо. — Теперь нам с тобой нужно сделать то, что должно было быть сделано давным-давно. Мы должны уничтожить личинку. Немедленно. Иначе — гибель. Раньше можно было ждать и готовиться годами, но теперь времени нет. Продолжая нашу любимую аллегорию, у нее начал развиваться мозг.
— Что же вы, — укоризненно и вместе жалобно заговорил Димыч, — тянули-то до последнего? Вас было много, вы были сильны…
— Милое наивное дитя… — Во взгляде Колченогого появилась откровенная жалость. — Ваши… хм-м… теоретики слишком уж идеализируют информационный план. А жизнь на информационном плане еще жестче, чем здесь. Сплошная эволюция по господину Чарлзу нашему Дарвину; борьба за выживание; все жрут всех, выживает самый приспособленный и только самый приспособленный… Я до сих пор цел лишь потому, что вовремя понял: пожирая других — подставляешься, раскрываешься хоть на миг, и в конце концов сам неизбежно становишься пищей. Пытались что-нибудь сделать объединенными силами, пытались… только каждый раз находился какой-нибудь любитель увеличить собственную силу за счет других… Так сказать, перетянуть одеяло на себя. Неужели тебе такое не знакомо? Ведь у тебя на глазах в вашей стране точно так же была похоронена социалистическая идея. Вот, и где они все теперь? Доперетягивались… и что, помогло? — Колченогий вздохнул. — Но это, быть может, даже к лучшему: некому все испортить в самый ответственный момент. Итак, к делу. Сегодня вечером я — опять-таки, продолжая аллегорию — сумел кое-чего подмешать в пищу нашей «личинки». Если, вдобавок к этому, ты возьмешь на себя труд, воспользовавшись накопленным за последнее время опытом, убить еще одного человека, «личинка», вполне вероятно, погибнет. Назвать тебе имя? Или сам назовешь?