Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT - Страница 22

Похоже на то.

А почему — из дому не выходить? Что такого страшного может случиться от этого?

Хотя — страшное-то именно случилось, стоило только за продуктами нос высунуть…

Выходит, Димыч что-то такое знал или предполагал? С чего, опять-таки? С каких, так сказать, этих самых?

А — что значит: «в дом никого не пускай»? Вот Вовка приехал… Что ж, на улицу его гнать? Ведь полгода не виделись!

В растерянности опустился Петяша на пол и сел так, облокотившись о выдвинутый ящик стола.

По твердому его убеждению, Димыч никогда ничего не делал зря. Шутить в подобном ключе он тоже не стал бы. Ну, на пару дней — это еще мо бы оказаться розыгрыш, но столько времени… Он же наверняка думал, что Петяша сразу, наутро найдет эту записку!

Впереди снова маячила черная, мутная неизвестность, и внутри, под рубахой, опять сделалось неспокойно.

Интересно, подумалось Петяше невесть с чего, это всякого человека неизвестность настолько пугает, или я один такой моральный урод? Вот, к примеру, история эта, с Елкой и Катей… Чем не признак морального уродства?

Дело было в том, что он, Петяша, испытывал к ним обеим одинаково — до мельчайших мелочей одинаково! — сильную привязанность. Обычно, когда его спрашивали, каким макаром он понимает любовь, он отвечал, что любовь — это когда хочется сказать человеку, что любишь его. Так вот: сейчас ему, его же словами выражаясь, хотелось признаваться в любви и Елке и Катерине. Лучше всего, пожалуй, чтоб они между собой подружились, привязались бы друг к дружке…

Но, нет. Тут уж, точно, хрен вам в грызло, господин Луков, чтоб головушка не болталась. Елка и так-то в достаточной мере нелюдима; и думать смешно. А что касается Кати…

Подумав, как бы отнеслась к такому повороту Катя, Петяша вдруг обнаружил, что не может отдать предпочтения ни одному из возможных вариантов развития интриги. Да, все время, сколько он ее знает, она была ему, точно родная. Прямо-таки растворилась в нем. Это — да. Это — приятно и, как минимум, лестно. Но где кончается полиция и начинается Беня? Где предел этому растворению друг в друге? Выяснять границы прочности отношений экспериментальным путем, откровенно говоря, боязно, да и, вообще, не стоит.

Х-хотя…

После того, первого, дня Катя ни словом не намекнула на какой-либо интерес к личности Елки, к тому, кем была (или, пока что еще «является») Елка для Петяши и так далее. Это уже само по себе ненормально. Лично ему, Петяше, раньше не приходилось сталкиваться с таким поразительным отсутствием легендарного женского любопытства. Необычно было и то, что она, хоть и явно не имела раньше никакого сколь-нибудь серьезного опыта общения с мужчинами, так точно понимала все его желания и так умела наслаждаться процессом общения, что словами не передать!

Если так — может…

За спиною скрипнула дверь. Петяша обернулся.

В дверном проеме стояла Катя в его, Петяшином, привезенном когда-то давно, в мирные еще времена, из Таллина махровом халате. Улыбка ее лучилась чистой, детской радостью жизни.

— Там кофе уже остыл, — весело сообщила она. — И гость тебя заждался.

Тяжело опершись на заскрипевший жалобно ящик, Петяша поднялся на ноги.

— Я еды принес, — сказал он. — Ты по этому поводу сготовь поужинать. А Вовку вместе с кофе гони сюда.

Катя упорхнула на кухню к немалой радости Петяши. Ему вдруг остро захотелось обсудить то, о чем сейчас думал, с Володькой, с глазу на глаз. Что, интересно знать, он, человек в достаточной мере посторонний, скажет о гипотетической ненормальности его, Петяшина, мироощущения?

Мир, как часто бывает от ожидания задушевного разговора, сменил ритм существования, словно бы злобное, частое тюканье метронома мало-помалу замедлилось и плавно перешло в ненавязчивую, нежную музыку. Жить стало теплее и уютнее, словно гармония мира и вправду не знает границ.

Подчиняясь общему ритму жизни, в комнату вскоре явился Володька с двумя чашками кофе, в которые, судя по разлившемуся по комнате аромату, успел добавить толику коньяку.

Однако разговор как-то не начинался.

Потрепались об общих петергофских знакомых, обменялись анекдотами, затем Володька добыл из кармана свежее письмо от общего их знакомого из Сан-Франциско и поведал о злоключениях, постигших его, Володьку, в связи с необходимостью обналичить банковский чек, присланный ему этим самым знакомым ко дню рождения, а Петяша, в свою очередь, описал в красках процедуру улаживания дел в издательстве…

Задушевного разговору не получалось.

Как всегда, блллин…

Петяша уже много раз ловил себя на этом: не мог он, никак не мог даже самым близким людям жаловаться на внутренние свои неурядицы и сомнения. Хотя и хотелось порой, но не получалось. Чисто физически. Недоставало слов. Язык, по меткому народному выражению, не поворачивался. И всякий раз после подобного речевого ступора наваливалось досадливое разочарование и некоторое презрение к самому себе, то ли за то, что не проявил достаточно решительности, то ли оттого, что вообще имел слабость захотеть жаловаться кому-то на жизнь…

Вскоре свежие жизненные впечатления у обоих товарищей иссякли. Закурив, Петяша почувствовал, что желание рассказывать о своих сомнениях пропало без следа. Вместо этого хотелось поведать о странной, не совсем понятной природе жизненных перемен последнего времени. Только — стоит ли? Стоит ли вообще об этом лишний раз вспоминать? А ну, как Вовка, вместо того, чтоб рассеять сомнения, объяснить все простыми совпадениями и его, Петяшиной излишней мнительностью, возьмет да подтвердит, что, да, не может на телефонной и электрической станциях быть такого бардака, чтобы бесплатно подключали уже раз отключенных юзеров; что писанина его никому не нужна, никто из читателей ее не купит и платить за нее деньги согласился бы только полный идиот, а такие в бизнесе дольше трех дней не держатся…