Петяша замер от наступившего внезапно ощущения, что все, наконец, идет, как надо, без сбоев и обломов, и уют ничем не нарушен. Захотелось сделать Кате что-нибудь невыразимо приятное; она словно бы сделалась одновременно и младшей сестренкой, и лучшей подругой, и вместе — любимой женщиной.
Катя между тем подняла взгляд от рукописи…
И во всем этом было что-то смутно знакомое, но Петяша не успел разобраться, что именно.
Дверь кухни со скрипом, заставившим вздрогнуть, отворилась.
На пороге стояла Елка.
И сам Петяша, сидевший к двери боком, отчего пришлось неудобно повернуть голову, и Катя, все еще неотрывно смотрящая на него, были ввергнуты неожиданным появлением Елки в полный ступор. Именно от неожиданности этой Петяше было особенно не по себе, хотя он-то, в отличие от Кати, знал, что Елка имеет собственный ключ от входной двери.
Елка же — просто стояла в дверях, нехорошо глядя на Петяшу. Петяша также, не моргая, глядел в ее глаза.
«Eyes of gray… a sodden quay…» — вспомнилось отчего-то.
При этом — первом — проблеске мысли Елка, точно услышав мысленную реплику Петяши, круто развернулась и вышла.
В прихожей слышно хлопнула дверь.
Йо-о-об твою мать… — протяжно, тоскливо и досадливо подумалось Петяше.
Как же так?
Он ведь вовсе не имел в виду оставлять Елку и вообще причинять ей боль…
Он относился к ней ровно так же, как и прежде!
Почему ж?..
— А кто это была? — тихонько, потерянно как-то, спросила Катя.
Петяша задумался.
И вправду, как тут отвечать? Поневоле задумаешься, если только хочешь, чтобы ответ твой поняли, как надо.
Елка была для него…
Все дело в том, что отношения с девушками смолоду складывались у Петяши сложно. Удивительно, но — факт. Поначалу он девушкам нравился, однако рано или поздно это в более или менее острой форме сходило на нет. Общение с ними, как на грех, полностью исключало процесс размышления и познания, о котором уже сказано было выше. Не говоря уж о том, что сильно замедляло, усложняло занятия литературой.
Этого вот «или — или» не избежать было никак. А девушки, чувствуя тем самым органом, что зовется в народе женской интуицией, такого более чем странного соперника, ревновали к размышлению дико, хотя и неосознанно, и, в конце концов, уживались с Петяшей ненадолго.
Более всех, как водится, страдал от всего этого сам Петяша, хотя кое-кто с этим утверждением, пожалуй, не согласится наотрез. Девушки словно бы отнимали, отказывали ему в чем-то очень и очень важном, на них приходилось сосредоточиваться полностью, отдавать им все силы и время, а нить размышлений, такая тонкая, еле ощутимая, при этом неизбежно терялась, рвалась. Никаким пером, никакой кистью шириною хоть в задницу орангутана, не описать, сколь неприятна такая потеря! Даже самое слово «неприятна» лишь весьма и весьма приблизительно отражает суть дела, однако, полностью подходящего по смыслу прилагательного не сыщется, наверное, ни в одном языке мира.
Самым же поганым было то, что любой из двух вариантов развития событий гарантировал неизбежную утрату.
Пожалуй, менее цельной натуры человек непременно повредился бы в уме либо впал в крайность, раз навсегда отказавшись от одного из двух взаимоисключающих предметов. Однако ж самодостаточность и цельность Петяшина характера сравнимы были с самодостаточностью и цельностью железобетонной плиты. Правда, от этого было не намного легче: противоречие раздирало постоянно, но — удивительно! — никак не могло разодрать окончательно.
Самая мучительная из пыток, как известно, та, которая длится дольше. Вот, кажется, после многочасовых мук дошел уже человек до точки, потерял сознание и не чувствует боли, однако опытный палач отливает его водой, дает нюхнуть нашатыря, приводит в чувство, заботливо смазывает ссадины перекисью водорода и расчетливо, не форсируя, без гнева и фанатизма, скрупулезно отмеренными дозами продолжает процедуру…
А Елка, симпатичная, невысокая блондинка с глубокими серыми глазами, приятным голосом и не такой уж посредственной фигурой, не в пример всем прочим, отлично уживалась с Петяшей вот уже два с лишком года. Она училась на филфаке Петербургского госуниверситета, была очень даже неглупа по-житейски, однако ее не отпугивало ни катастрофическое материальное положение Петяши, ни приступы размышления, весьма схожие по внешним проявлениям с многодневным тихим запоем, ни неудачный, по молодости лет заключенный с кем-то из тогдашних его девиц брак в его прошлом, ни даже отсутствие сколь-нибудь определенных и обнадеживающих перспектив в его будущем.
Безропотно, опять-таки в отличие от многих ее предшественниц, терпела она и Петяшины сентенции о том, что женщины вообще неспособны к творчеству, или насчет того, что из филологов — за незнанием ими ничего, кроме собственно филологии — никогда еще не получались пристойные писатели.
Петяша же с бесстрастным благодушием статуэтки Будды Шакьямуни относился к безуспешным попыткам ухаживания за Елкой со стороны ее эстетов-соученичков (среди коих она считалась невестой из «очень приличных») и безрезультатным попрекам ее родителей, которые выбора дочери отнюдь не одобряли.
Таким образом, они были вместе и счастливы…
— Мне лучше уйти, да? — все так же потерянно спросила, не дождавшись ответа, Катя.
— Нет. Ты уж лучше останься.
С этими словами Петяша, переборов неприятную, сосущую тоску под ложечкой, еще сильнее, ласковее сжал пальцами ее ладонь.