Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT - Страница 14

Петяша поморщился.

— Димыч! Бля буду, я все понимаю: интересно там, любопытно… Но не хочу я сейчас ни о чем таком говорить. И даже думать. Давай лучше спать, а? Утро вечера мудренее, вечер утра мудаковатее, и, семь раз отпей — один раз отлей… И, вообще, мы, может, в последний раз этого типа видели!

Димыч разочарованно вздохнул.

— Ладно уж, хрен с тобой, золотая рыбка. Покурим только — и айда укладываться.

Утро и в самом деле оказалось мудренее вечера — хотя бы в том смысле, что не принесло никаких новых неожиданностей.

Петяша проснулся по звонку будильника в удивительно бодром — приподнятом, можно сказать — расположении духа. Совершив все полагающиеся по протоколу утренние ритуалы, они с Димычем вышли на Пушкарскую, отловили такси и отправились по адресу, записанному на папиросной пачке.

Прибыв на место, Димыч со своеобычной дотошностью вник в процедуру утрясания и согласования текста договора, заставил-таки издательскую братию поправить несколько показавшихся ему подозрительными пунктов, лично пересчитал обусловленный договором аванс и только после этого позволил Петяше расписаться на каждом из экземпляров договора.

Издательские, несколько опешившие от такого напора, распрощались с друзьями суховато и пообещали «в случае надобности — известить».

— Ну? Чего теперь будем? — спросил Петяша, оказавшись на улице.

Лично ему — хотелось бы неспешно и солидно пройтись по магазинам на предмет разных нужных разностей типа вкусной еды и приличной одежды, а после отправиться до дому и дожидаться Елки, если только она уже вернулась из Москвы.

Или, лучше поехать к ней самому?

— Как — «чего»? Известно, чего. Айдате, Петр Алексеевич, где-нибудь на людях посидим. Ибо ресторации — уж два часа, как открыты.

Критически оглядев свои штаны, Петяша отрицательно покачал головой.

— Пожалуй, мы не так сделаем. Поехали, купим мне костюм, туфли и все прочее, что к этому полагается. Потом — в баню, потом — в парикмахерскую, а уж потом — и по ресторациям можно.

Димыч, никак не ожидавший столь активного и мгновенного включения Петяши в общественную жизнь, изумленно приподнял брови.

— От-т, повело кота… Ну, поехали. Я до завтра совершенно свободен.

Петяша и вправду почувствовал, наконец, вкус к public life. Эх-ма! Денег — хоть ухом ешь, давно такого ощущения не бывало! И вскоре еще появятся! А ежели еще книги его «пойдут»!..Он ведь сколько угодно им еще такого добра напишет, только «заряжай», как говорят лабухи!

Пожалуй, гармония мира и вправду не знает границ!

Где-то в области солнечного сплетения зародились и пошли кругами по всему телу теплые волны веселой, бесшабашной любви ко всему мирозданию в целом и каждой его составляющей в частности, вымывая из темных закоулков сознания, унося прочь последние песчинки тревог и страхов.

И тускло-желтые строения проспекта Газа словно бы стряхнули со стен пыль и копоть и заулыбались окружающему миру!

И скупое солнце, пробившись сквозь облака, вдруг брызнуло вниз множеством зайчиков, весело заскакавших по стеклам окон!

И машины, снующие туда-сюда, от Фонтанки к Обводному и обратно, точно вздрогнули разом и пошли не абы как, а в едином, в меру истерическом, энергичном, опереточно-канканном ритме:

Все выше!
и выше!
и и вы-ы-ше!!!
Стремим мы полет наших птиц!!!
Пожалуй, гармония мира!!!
И вправду не знает границ!!!

Жизнь прекрасна и удивительна, подумал Петяша. And if I'll wait I'll see some more, как выражался товарищ сэр Редьярд Киплинг, туды-ть его налево!

15

Проснувшись (а, точнее, очухавшись) на следующее утро, Петяша сразу же, едва продравши глаза, столкнулся с великим множеством нового и непонятного.

Сам он, в белоснежной рубашке и брюках цвета черного кофе, успевших порядочно измяться за ночь, горизонтально пребывал на неразобранной тахте, возле коей на полу стояла недопитая бутылка шампанского с солидной, незнакомого дизайна этикеткой.

В пронзительно-чистой тишине, казалось, слышен был шорох пылинок, лениво фланировавших вдоль и поперек променада, ограниченного падавшим из окна солнечным лучом.

Впрочем, тишина тут же подверглась безжалостному сокрушению: на кухне уютно заскрипел табурет и зашелестела переворачиваемая страница.

Голова не болела. Не мучила изжога, тяжести в животе — не было и помину, и даже свежесть во рту наблюдалась совершенно необычайная.

Подгуляла лишь память. Что происходило вчера, как Петяша оказался дома, на тахте, не набузили ли чего, много ли из полученного аванса прогуляли — все покрыто было густейшим, без малейших намеков-искорок, широко известным «мраком неизвестности», коему отдали дань едва ли не все литераторы мира.

Наверное, Димыч все помнит, решил Петяша. Счас выясним.

Поднявшись с тахты, он отправился на кухню, откуда вкусно потягивало кофейным ароматом и легким сигаретным дымком.

— Димыч! Ты…

Здесь Петяша прервал реплику.

Димыча в кухне не было.

За столом, с чашкою кофе и сигаретой, имея перед собой на столе толстую Петяшину рукопись, уже до половины прочитанную, помещалась совершенно незнакомая девушка.

Лет ей, с виду, было не больше восемнадцати. Правильное округлое лицо со средней полноты губами, недлинным безукоризненным носом и слегка зеленоватыми глазами; гладко убранные назад и связанные в хвост длинные русые волосы; простая белая блузка и облегающие джинсовые штаны цвета какао с молоком, выгодно, хоть и без излишней откровенности, подчеркивающие стройность фигуры…